Заурядные ужасы брянской слободы

– Шваль! Вместе пропиваете! Вместе членили!

– Заткнись, старая жаба. Как же ты меня..!

Секретарь суда, миловидная девушка, осаживает подростка, в котором столько злобы, что не сразу угадывается и его пол. Нет, это все же девица лет пятнадцати. Рваная кожаная куртка, следы шрамов на хищном смуглом лице. Она обороняет от родственников убитого свидетельницу преступления, судя по сходству – сестру, которую периодически разбирает то хохот, то приступ неестественной преданности к подсудимому. Ему, мужу-сожителю, ждущему приговора между двумя милиционерами, она вдруг шипит: «Я тебя все равно не брошу». Шипение, которое у другого вызвало бы озноб,  Полякова заставляет блаженно-загадочно улыбнуться. Бледное, стылое лицо превращается негаданной улыбочкой в маску уродца.  

…Слободой звали поселения, которые  освобождались от княжеских повинностей. Нынешняя российская слобода – изрядное освобождение от повинностей нравственных.  Город, пригород, глухая деревня – все равно, везде этот злой сюжет. Кажется, криминальные сводки наполовину складываются из примитивных историй о пьяных убийствах в семьях. Что происходит? Наше ли время будет названо порой чудовищного вырождения? Сводка убийств бесконечна, рано или поздно люди должны были привыкнуть к ней, но надобно же хоть изредка брать ножницы и вырезать из нее кровавые истории самоотражения ради. Это произошло в Брянске несколько лет назад, но что изменилось?

Под Новый год пили. Тридцать первого пили. Первого января пили – пили до самого вечера, до изнеможения. «Праздник все-таки» − скажет Игорь Поляков, поясняя степень помутненности накануне убийства и одновременно – невольно – причину крепости  семейного союза с Ольгой Пашковой. Шестилетний ребенок, нажитый ими в этом союзе, уже спал в другой комнате, когда с бутылкой самогонки явился Артур Лакидо. 

Приятели  к своим тридцати годам обогатили жизнь опытом зоны, но в отличие от Лакидо Поляков пытался зарабатывать средства для семьи на московских стройках. Возвратился оттуда в последний раз с переломанной челюстью. Но люди вполне разбойничьего вида – одна из примет той окраины Брянска, где  лет двадцать назад сложилась то ли цыганская, то ли просто люмпенская слобода, которую одни называют Новостройкой, а другие Полпинкой, непременно присовокупляя, что именно здесь находится  городской дом умалишенных. Когда-то в этих местах затеяли великие стройки Нечерноземья. Жилье привлекло не только  страдальцев, измаявшихся без крыши над головой, но и много сброда. Выросли дети и тех и других. Матери и поныне предостерегают своих чад от дружбы со свежей порослью непутевых семейств, но тут даже стеклянный колпак не убережет. То серия однотипных убийств, то грабеж квартир средь бела дня – время от времени Новостройку трясет жуткими новостями. А заурядное убийство, хотя и со  зловещими деталями, разве это новость? Обсуждали его недолго.

Может, с пустыми руками Лакидо не получил бы теплого приема, но с бутылкой он стал дорогим гостем. Уже изрядно хмельной, он  начал навязывать для обсуждения очень опасную тему. Чем занималась Ольга, пока Игорь вкалывал в Москве? «Шлюха она. Не веришь? Я тебе сейчас докажу, я ее на твоих глазах изнасилую…» Предмет доказательства лежал в дурманной расслабленности рядом и дрых. По словам Полякова, он пытался усмирить гостя и выпроводить его, чтобы все обсудить завтра, но Лакидо вдруг ударил его в челюсть. Хозяин пришел в сознание через несколько минут от криков Пашковой. Он привстал, но в голове помутнело от боли и  от того, что увидел. Гость исполнял свою угрозу, он ведь дал слово мужчины.

– Я  стащил его с Ольги, – рассказывал на суде Поляков. – Она отскочила к двери, а он закричал, что всех завалит. У него был нож.

По словам Пашковой, Лакидо и насиловал ее с ножом. Это подтверждала рана  и ушибы. Впрочем, мать Артура, причитая, пыталась доказать, что прежние отношения ее сына и Пашковой позволяли ему обойтись и без насилия. Да и сама Ольга произнесла странную фразу: 

– Когда Игорь стащил Артура, то сказал мне: «Этого я тебе, жена, не прощу. Чтобы при живом муже кто-то на тебя лез.

Но слободской кровавый разгул лишь начинался. Поляков отвел Ольгу в другую комнату, а когда возвратился, гость двинул на него с ножом – так утверждал победитель единоборства. Впрочем, и его сознание не могло быть ясным в тот роковой миг. Взгляд  Полякова  упал на молоток, валявшийся около стола. После первого удара по голове Артур еще пытался подняться, но последовал еще один. А потом двадцать три раза Поляков пырнул в него ножом. Потому что, пояснял медлительно судье, перед глазами стояла картина насилия над женой. Правда, позже пытался доказать, что лишь защищал семью от обезумевшего гостя. Но с этим утверждением плохо вяжется другое обстоятельство – победитель пьяного поединка принялся расчленять труп. Чад родной окраины воодушевлял на дикарский кураж.

Пашкова безмятежно спала до самого утра, пока не растолкал муж: «Не бойся, я свое дело сделал. Я его убил». Она сказала, что надо отвечать. Поднялись к старику из соседней квартиры, рассказали обо всем, попили кофе – как не удовлетворить аристократическим привычкам. Игорь направился в милицию, Ольгу ждала работа – стряпать пельмени. 

Девять тюремных лет – стоимость жизни на пьяной окраине. Это не только не смертная, но даже не бессмертная казнь в виде пожизненного заключения. Безработная Полпинка буднично пережила еще одно преступление, еще один приговор. Озлобление в зале суда свидетельствовало, что он остался за пределами слободского сознания.

Фото: Александр Горох